Многие из нас, и не бывая в Венеции, знают, что это единственный в мире город, который стоит на воде. Едва ли не каждый видел открытки с видами этого удивительного города и, слушая венецианские мелодии, мечтал побывать в Венеции. В XVII веке Лаэ Вантеле, посол короля Людовика XIV, писал, что Венеция, подобно сказочному городу из страны фей, возносится над водами лагуны: «Зрелище сего города всегда удивительно; издалека кажется, что он наполовину погружен в воду, однако по мере приближения замечаешь, как из воды вырастают зачарованные дворцы, и ты уже не перестаешь восхищаться великолепием его построек и причудливыми изгибами его каналов, служащих улицами, отчего весь город делается единым водным лабиринтом».
Сверху город видится как единый массив, вокруг которого раскинулись предместья, проливы, острова и безбрежное море. Многие здания крыты красной черепицей, и складывается впечатление, будто огромное чешуйчатое животное выплыло из морской глубины погреться на солнце. На севере, в тонкой дымке облаков, виднеются отроги Альп — точно стена, отделяющая это водное царство от остального мира.
Город на воде! Как будто кто-то пошутил над людьми и залил улицы водой, словно желая посмотреть, что же изобретет человеческий ум, чтобы выйти из затруднительного положения. А. может быть, это была историческая необходимость, ведь Венеция возникла в те далекие времена, когда окружавшая ее вода спасала людей от врагов. И когда выгода этого положения утратилась, город лишился своей мощи. Но до сих пор Венеция остается городом, одно имя которого будит в нашей душе самые романтические воспоминания. Люди, очарованные Венецией, часто сравнивали ее с птицей, парящей между небом и землей. Усталые искали здесь развлечений и отдохновения, и даже дух медленного увядания города был для них целительной атмосферой, в которой они набирались сил. Так, немецкий философ Фридрих Ницше, который слишком много «помнил», узнал здесь сладость забвения, потому что для него все в городе было близко к совершенному блаженству.
Венеция представляется таинственным, сказочным городом — золотым, голубым и розовым; городом дворцов и храмов, слепящего солнца и бархатной ночи, наполненным чудными песнями гондольеров, шелестом волн и ароматом моря. Это город, в котором воедино сливались роскошь и преступления, здесь бродили закутанные в плащи кавалеры, а преступники исчезали в молчаливых водах каналов.
Загадочная и прекрасная, жизнерадостная и жестокая, Венеция возникла на клочке суши и многие века существует в постоянной опасности погрузиться в морскую пучину. Русский писатель А. И. Герцен отмечал: «Если строить город на сотне островов — это сумасшествие, то Венецию построили гениальные безумцы». Этим «безумцам» удалось не только построить город на множестве островов, но и превратить его в произведение искусства, в мощную и процветающую республику, сохранявшую свободу и независимость в течение десяти веков. И все же мы берем на себя смелость рассказать о прошлом города, судьба которого интересна ученому и художнику, мыслителю и поэту, экономисту, политику и просто человеку, кто задумывается над вопросами культуры и чувствует связь своего времени с историей.
Каждое здание в Венеции — это живая история. Здесь столько фресок и картин, скульптур и мозаики, что город давно уже превратился в огромный музей. Сквозь века пронесла Венеция благородство своего облика и неповторимую красоту. Многие писатели посвятили ей восторженные строки, а художники запечатлевали на своих полотнах ее ни с чем не сравнимый облик.
Первое впечатление от города лучше всего описано немецким писателем Томасом Манном в новелле «Смерть в Венеции»: «Он (Густав фон Ашенбах. — Н. И.) еще раз увидел все это: эту пристань, от которой захватывает дух; эти потрясающие здания, которые Республика построила на этом месте для того, чтобы именно их сразу увидел восхищенный гость, приближающийся к ним по морю. Воздушное великолепие дворцов и моста Вздохов, колонны со львом и святым на берегу, величие виднеющегося крыла волшебного замка, вид на ворота и часы на башне. Он смотрел на все это и думал, что приехать в Венецию со стороны железнодорожной станции — все равно, что войти во дворец через заднюю дверь. В этот самый невероятный город нужно и должно приезжать только по морю».
Особенно хороша Венеция на закате ясного и тихого дня. В эти часы она вся утопает в ласковом сиянии, между ее дворцами и каналами струится прозрачный жемчужный свет, в воздухе разливается фантастическое смешение красок, горят вызолоченные края облаков, как будто все переливы и оттенки радуги встретились на небе. Золото заката переходит на горизонте в алый блеск, а наверху — в фиолетовую тьму. Глаза едва верят своим впечатлениям, наблюдая за этим волшебным зрелищем.
Венецианская пословица гласит: «Венеция, Венеция, кто не видит тебя, тот не может оценить тебя по достоинству». Это мнение разделяют почти все выдающиеся политические деятели и просто путешественники, когда хотят описать этот «столь необычный город, что невозможно, не видев его, составить себе о нем правильное представление». Первый англоязычный путешественник Томас Кориэт, эксцентричный джентльмен из Сомерсета, составил «Нелепости, с наблюдениями Венеции», в которых писал: «В Венеции такая необычная обстановка, что поражает и приводит в восторг всех, кто в первый раз приезжает ее созерцать». Но даже и тех, кто не раз бывал в Венеции, город каждый раз очаровывает по-новому.
Что угрожает Венеции?
Отрезанная от всего мира, Венеция вот уже несколько столетий плавает под южным солнцем среди своего моря. Все в ней подобно сновидению — водные улицы, экипажи с веслами, собор с бронзовыми конями, странная тишина, позабытые дворцы… И море, которое меняется каждый день, а иногда и час. Сегодня оно темное и глубокое, и его синева резко отделяется от перламутрового неба. Белые волнистые барашки бегут по его равнине и, добежав до берега, рассыпаются по песку. На другой день море нельзя узнать: оно клокочет и мечется, бросая на берег мутную воду и седые гребни. Все исчезает с поверхности воды — не видно ни паруса, ни судна, ничего… Одно море во всей своей силе и воле под пасмурным небом!
В такие дни в Венеции тоскливо и неприютно. Сквозь сетку дождя, в порывах холодного ветра город теряет свою привлекательность и очарование: дворцы выглядят старыми и поблекшими, все «несправедливости» времени (повреждения, трещины и т. д.) сразу же выступают на мокрых трещинах, как морщины на лице стареющего человека. Однако при первом проблеске солнца угрюмая и серая под сумрачным небом Венеция сразу оживает и хорошеет. И все вдруг снова становится веселым и прекрасным, словно молодеет, когда видишь, как встает из моря прекрасный город-сказка.
В XVIII веке блистающая роскошью и медленно погружающаяся в воды лагуны Венеция, по мнению одних, замерла в ожидании собственной гибели, а по мнению других — по-прежнему была полна жизни, музыки, шумных празднеств и удовольствий. Спустя столетие Венеция для французского писателя Оноре де Бальзака была всего лишь «жалким обшарпанным городом, который с каждым часом неустанно погружается в могилу», а неумолимая вода развешивает на цоколях домов печальную «траурную бахрому». В конце XIX века Эмиль Золя и вовсе не видит никакой перспективы для возрождения «города-безделушки», в котором нет ни осени, ни весны, ни улиц, ни птиц, поэтому такой город пора помещать под «стеклянный колпак».
По традиции в Венеции было принято хвалить воздух, благотворное влияние которого способствовало исключительному долголетию ее жителей, особенно дожей. Еще в конце XVIII века Кристофоро Тентори писал, что «Венеция расположена посреди обширного пруда, над которым веют задорные ветры… Дважды в день море входит в город через несколько ворот единовременно и, вливая свою воду в каналы, покрывает дно лагуны и держит его под водой почти весь день. Когда же наконец наступает отлив и волны с шумом возвращаются в море теми же каналами, они одновременно чистят их от всяческих наслоений. Высокое качество соленой воды не позволяет ни одному вредному насекомому жить и размножаться в этом краю… Воздух перемещается либо к суше, либо к морю; он постоянно в движении и, следовательно, выметает и уносит подальше… вредоносные испарения и миазмы».
В действительности проблема соблюдения баланса, необходимого для сохранения целебных свойств воздуха, давно волнует многие умы. Еще в XVI веке власти Венеции приняли решение вновь возвести по периметру некоторых островков стены, которые якобы должны были препятствовать проникновению туда дурного воздуха. Удушливая атмосфера создается поднимающимися над каналами испарениями, и иностранцы часто бывают недовольны царящим на венецианских улицах запахом.
Но не только он относится к недостаткам Венеции. У средневековых путешественников вызывали беспокойство узкие улочки и неухоженные мосты, по которым им приходилось передвигаться. Они считали их опасными для прогулок, особенно для людей к ним непривычных. Нелепый, но весьма примечательный случай произошел в августе 1762 года, о котором в одной из городских хроник сказано следующее: «Року было угодно, чтобы двое мужчин встретились на мосту Сан-Патерниано, что возле Сант-Анджело, и принялись обсуждать свои дела. А так как улица была узкой, то они встали рядом с дверью богатого дома, что стоял на правой стороне. И когда они разговаривали, сверху на них неожиданно упал каменный водосточный желоб, давно уже плохо державшийся и наполовину развалившийся. Желоб попал одному из собеседников по затылку, и тот сразу умер, прямо здесь же».
…В настоящее время «Светлейшая Венеция» уже не столько встает из волн, сколько погружается в них, превращаясь в тонущий корабль. Во многие дома города уже не надо подниматься по ступенькам, они затоплены водой. Во всемирно известном соборе Св. Марка по-прежнему служат мессы, но когда верующие смиренно опускают глаза к полу, то видят его причудливую изогнутость, случившуюся из-за осадки фундамента.
В середине 1960-х годов появилось сообщение, которое потрясло не только Венецию, но и весь мир. Город медленно погружается в море — на 2,5 мм в год. Уже на 13 см погрузилась в воду статуя на кампо Сан-Стефано, находящаяся в центре Венеции. А 4 ноября 1966 года на город внезапно нахлынули волны. Катастрофическое наводнение наглядно показало, что прекрасная Венеция может разделить судьбу легендарной Атлантиды, уйдя на дно. Один из очевидцев того стихийного бедствия вспоминал впоследствии: «Все почувствовали, что многовековое равновесие рухнуло, что город и лагуна потеряли свою защитную цепь… Волны моря, подгоняемые жесточайшим сирокко, перехлестнули через цепочку прибрежных островов даже в тех местах, где их ширина была значительной. Фундаменты древних дворцов и старых домов, для которых опасен даже ласковый плеск волн, поднимаемых пловцами, как долго могли бы они сопротивляться? Достигнув невиданной высоты (около 2 м выше среднего уровня моря), опустошив магазины, ограбив обитателей первых этажей, затопив ремесленные мастерские, выплеснув нефть из сотен хранилищ, размочив и разбросав несчетное количество книг в библиотеках, переломав мебель в домах и уничтожив документы в учреждениях, вода ушла. За 24 часа абсолютного господства вода устроила венецианцам угрожающий смотр своей мощи и теперь могла убраться, оставив жителям другую Венецию».
Во время наводнения погасло электричество, из строя вышли телефонная сеть и газоснабжение. Многие береговые сооружения сровнялись с землей, и стало совершенно ясно, что природное равновесие нарушено: еще несколько таких катастроф — и «Жемчужину Адриатики», как когда-то называли Венецию, уже трудно будет спасти.
Понижение уровня островов привело к тому, что морские приливы стали вмешиваться в жизнь Венеции. Когда с моря дуют сильные ветры, вода остается в лагуне; наступает прилив, и площадь Св. Марка превращается в соленое озеро. Движение по каналам тогда прекращается, так как гондолы не могут пройти под низкими мостами.
Широкие лестницы дворцов по-прежнему спускаются в воду прямо от парадных порталов, но их ступени, источенные временем, покрыты тиной, которая колышется от самой легкой зыби. Порой среди этой тины нет-нет да и прошмыгнет маленький юркий краб… На краях лестниц, как и раньше, виднеются окрашенные в разные цвета столбы с кольцами для причала, но традиционные фонари больше не украшают их, да и сами дворцы, лишившись прежних владельцев, постепенно приходят в запустение. Специалисты считают, что в Венеции половина дворцов нуждается в срочном ремонте, а десятая часть всех домов уже просто в безнадежном состоянии.
Беда заключается еще и в том, что разрушительные силы действуют не только в форме неожиданных атак. За последние пятьдесят лет уровень воды поднимался 130 раз больше чем на один метр выше обычного. В среднем получается три раза в год, а в XVIII веке такие события происходили реже чем один раз в три года, и почва тогда опускалась на полмиллиметра в год.
К ущербу, который Венеции издавна наносит вода, присоединились и беды нашего времени. Всего в пяти километрах от Дворца дожей вырос индустриальный комплекс Порто-Маргера, и даже в безветренную погоду до города доходят сернистые пары от его предприятий. Образующийся едкий туман способствует эрозии исторических зданий, разъедает бронзовые статуи, проникает внутрь музеев. Загрязнение атмосферы самым губительным образом действует на всемирно знаменитую конную квадригу, и изъеденные ядовитым дымом ноги вот-вот откажутся держать скакунов.
Когда промышленность в Маргере перестала откачивать грунтовые воды, затопление вроде бы прекратилось — теоретически… Однако недавние исследования вновь зафиксировали повышение относительного уровня моря, к тому же ученые отметили ускорение опускания почвы из-за изменения тектоники плит и небольшого — пока! — уплотнения осадочных пород под тяжестью зданий.
Последние исследования показали, что качественно изменился и состав воды в знаменитых венецианских каналах. Моторные суда, почти полностью вытеснившие романтические гондолы, покрывают поверхность каналов нефтяными пятнами. Новейшие моющие средства, которые биологически не разлагаются, портят мрамор фундаментов.
На фасаде церкви Санта-Мария делла Салуте, под фундамент которой вбито около одного миллиона деревянных свай, висит табличка: «Осторожно!». И однажды какой-то шутник приписал рядом: «Падают ангелы». И действительно, с фасадов церкви осыпаются лепные фигуры херувимов и серафимов.
В докладе ЮНЕСКО, сделанном в 1960-е годы, говорилось, что внушает тревогу состояние более двухсот венецианских дворцов, 22 монастырей и 86 церквей. Главная причина бедствия — нарушение водного и атмосферного режимов. Предки современных венецианцев самым строжайшим образом следили за сохранностью уровня лагуны и подпочвенных вод. В 1501 году (при доже Агостино Барбариго) Совет десяти постановил: каждому, кто посмеет «так или иначе повредить общественную плотину, проложить под землей трубу, чтобы отвести воду, а также углубить или расширить каналы… отрубят правую руку, вырвут левый глаз и конфискуют все принадлежащее ему имущество». Каждый, кто наносил вред общественным водам, объявлялся врагом города, и его ждало наказание не меньшее, как если бы он незаконно проник за городские стены.
В настоящее время эта черная каменная плита (на этом камне заседал Магистрат по охране вод, учрежденный Советом десяти) выставлена в Музее Коррер, и точная надпись ее, которую сделал золотыми латинскими буквами ученый-гуманист Игнасиус, гласит: «Божественный город венетов, по воле провидения на водах основанный, водами окруженный, водами, как стеной, защищается. Итак, всякий, кто дерзнет каким бы то ни было способом нанести урон государственным водам, будет судим как враг Отечества. Сила этого эдикта да пребудет священной и неизменной!» Сколько бы монополий разорилось, сколько бы появилось кривых и безруких, если бы указ этот во всей своей строгости применялся к виновникам нынешнего бедственного положения Венеции!
Химические, нефтеперегонные и другие предприятия строились в непосредственной близости от Венеции только в корыстных интересах, связанных с наличием порта. В результате в Порто-Маргере для промышленных нужд ежедневно выкачиваются десятки тысяч кубометров воды. Но и помимо этого, в Венеции существует около 30 000 артезианских колодцев, и естественно, создаются подземные пустоты и почва оседает.
Когда промышленность в Маргере перестала откачивать грунтовые воды, затопление вроде бы прекратилось — теоретически… Однако недавние исследования вновь зафиксировали повышение относительного уровня моря, к тому же ученые отметили ускорение опускания почвы из-за изменения тектоники плит и небольшого — пока! — уплотнения осадочных пород под тяжестью зданий.
Конечно, для спасения этого уникального города проекты разрабатываются специалистами всего мира, которые убеждены, что сохранение Венеции — это дело техники, причем в самом прямом смысле слова. Так, в конце прошлого века венецианский ученый Эрнесто Канал (какая многозначительная фамилия!) обнародовал исследование, в котором пришел к выводу, что с первых лет нашей эры уровень воды в лагуне колебался в пределах нескольких десятков сантиметров. Ученый уверяет, что в XIII веке уровень воды у нижних ступеней венецианских дворцов мог быть выше, чем в XVI столетии. И виновата в трагедии Венеции не столько вода, сколько сама земля, которая в этом районе неумолимо опускается под воду со скоростью сорок сантиметров в 1000 лет.
Погружению Венеции в воду способствуют и различные катаклизмы климата (в том числе и так называемый «парниковый эффект»), а также процессы индустриализации, о которых говорилось выше, и другие беды, спровоцированные деятельностью человека.
Проекты спасения Венеции во множестве разрабатывались со времен Средневековья, однако технически реализовать эти идеи стало возможно только в наши дни. Хотя следует отметить, что стихия и сегодня зачастую оказывается на полшага впереди тех, кто пытается ей противостоять. До недавнего времени самые большие надежды возлагались на проект «Моисей», названный по имени библейского персонажа, перед которым расступились волны Красного моря. Проект этот предусматривал сооружение очень дорогостоящих подвижных дамб, которые должны были оградить лагуну от морских приливов, губительных для города. Согласно проекту, в четырех пунктах лагуны следовало построить 8-10 таких дамб, и как только уровень воды превысит средний показатель в 90 см, в них под давлением начнут закачивать воздух. Дамбы поднимутся на поверхность и «запечатают» лагуну. Руководители проекта утверждали, что дамбы нужно будет поднимать семь раз в год, каждый раз примерно на четыре часа.
Однако сегодня эффективность этого проекта у многих вызывает сомнения, в частности американские ученые — геолог А. Аккерман и археолог Ч. Макленнан — считают, что механизмы уже довольно скоро, в обозримом будущем, придется запускать не семь, а сорок раз в год, и дело в конце концов кончится тем, что дамбы придется использовать непрерывно, превращая лагуну в озеро со стоячей водой. Город будет спасен, но превратившаяся в зловонную лужу лагуна сделает жизнь в нем невозможной.
Авторы другого проекта, разработанного несколькими компаниями (в их числе была туринская фирма «ФИАТ»), предложили приподнять все исторические здания и отказаться от добычи газа на морских месторождениях вблизи Венеции. В финансовом отношении это стоило бы примерно столько же, сколько и строительство подвижных дамб. А итальянские защитники природы требуют вообще запретить в этом районе коммерческое судоходство, чтобы волны от проходящих судов не размывали берега. Но пока что природа каждую зиму напоминает о том, что грозит Венеции: юго-восточные ветры гонят морскую воду в лагуну, и она затопляет улицы и площади древнего города. Если некогда затопления площади Сан-Марко воспринимались как курьез, то в XX веке они стали происходить все чаще и чаще. А наводнения, случающиеся теперь почти ежегодно, наносят невосполнимый ущерб историческим зданиям и изрядно осложняют жизнь венецианцам, так как во время «высокой воды» из дома можно выйти только в резиновых сапогах. «Высокая вода» (Аква Альта) издавна приносила разрушения в период с октября по март. Заслышав вой предупреждающей сирены, люди достают резиновые лодки, владельцы магазинов спешно поднимают заградительные барьеры, а дворники кладут дощатые настилы в самых низких местах… Однако и «низкая вода» приносит неудобства — и не в последнюю очередь малоприятный запах из обмелевших каналов.
Несколько лет назад подводные археологи, искавшие в венецианской лагуне средневековые корабли, нашли квартал древнеримского портового города. Они подняли несколько архитектурных фрагментов, но особенно ценным оказалось то, что поднять было нельзя, — остатки мола. Сооружение, построенное 2100 лет назад, состояло из дугообразных каменных стен длиной по 150 метров. Они превосходно защищали город от высоких приливов. Если нарастить эти стены, то сейчас Венеция, возможно, была бы надежно защищена от затоплений. Однако такого проекта пока, кажется, нет, и «Жемчужина Адриатики» до сих пор страдает от наступления морской стихии.
Пьяцетта Сан-Марко
Со стороны лагуны к площади Св. Марка примыкает небольшая Пьяцетта ди Сан-Марко, которую обычно называют просто Пьяцеттой. Она много раз воспета писателями и поэтами и запечатлена на полотнах известнейших художников, но когда-то это была небольшая бухта для лодок, где во времена расцвета Венецианской республики встречали важных гостей. Теперь небольшую Пьяцетту обрамляют здания Дворца дожей и Библиотеки — самого прославленного творения Я. Сансовино, удостоившегося восторженных похвал современников и потомков. Зодчий прекрасно почувствовал дух Венеции, поэтому и поставил ренессансное здание Библиотеки напротив Дворца дожей, совершенно иного по стилю.
Рядом с Библиотекой, со стороны набережной, возвышается Ла Дзекка — Монетный двор, тоже возведенный Я. Сансовино. Ныне его помещения заняты Библиотекой Св. Марка, банком и другими учреждениями. А его центральный двор, перекрытый стеклянной крышей, превращен в читальный зал. В XIX веке были снесены находившиеся поблизости средневековые склады и на их месте разбит королевский сад.
Пьяцетта завершает ансамбль центральный части города. В одну сторону с нее открывается необыкновенно красивый вид на остров Сан-Джорджо, Бачино ди Сан-Марко и лагуну; в другую сторону — на площадь Св. Марка, собор и колокольню. Две свободно стоящие колонны, по образному выражению одного писателя, «завершают последним аккордом каменную симфонию, мотивы которой пробегают вдоль всей площади Сан-Марко и Пьяцетты». Колонны эти были вывезены из сирийского города Тира в 1127 году. Их было три, но одна утонула при разгрузке судна. Две других несколько десятилетий лежали на берегу безо всякого применения, и никто не брался их поставить. Только в 1172 году Николо Бараттьери (инженер из Ломбардии) вызвался поставить эти гранитные монолиты на Пьяцетте. Впоследствии базы колонн украсились рельефами с изображениями искусств и ремесел, а капители увенчались скульптурами, взятыми с древних памятников и символизировавшими святых покровителей Венеции.
Казалось бы, для чего привозить колонны издалека, и не легче ли было вырубить их на материке из веронского мрамора. Как и изваять мраморную фигуру св. Феодора, попирающего символического дракона, чем составлять ее из самых немыслимых фрагментов — мраморной головы от бюста Митридата Понтийского и римского торса времен императора Адриана. По другой версии, это голова римского императора и торс византийского св. Георгия. В правой руке святой держит копье, а левой опирается на овальный щит.
На второй колонне покоится бронзовая скульптура крылатого льва (IV в.), которая является самой загадочной из всех венецианских находок. Лев, превратившийся в геральдическую эмблему Венецианской республики, имеет явно восточное происхождение — толи ассирийское или сасанидское, то ли этрусское и даже китайское. Лапы льва лежат на раскрытой мраморной книге, символизирующей Евангелие от св. Марка.
Между этими возвышающимися над морем колоннами некогда стояли игорные столы, около которых постоянно толпилось множество клиентов, игравших в кости, карты и в латрумкулорум (нечто вроде шашек). Целыми днями здесь околачивались зеваки, любопытные иностранцы и обезумевшие от азарта несчастные, оставлявшие порой все до последнего сольдо. По рассказам первоначально разрешение поставить здесь эти столы было дано самому Николо Бараттьери как вознаграждение за его работу.
Здесь же, у подножия колонн, приводились в исполнение приговоры трибунала и совершались казни. И камни Пьяцетты могут рассказать, как у этих колонн пытали, мучили и казнили многих мужчин и женщин. Жители могли обнаружить между ними повешенного или даже наполовину зарытое в землю тело заживо похороненного человека. Память об этом живет и поныне, поэтому суеверные венецианцы избегают проходить между колоннами.
Пьяцетта и Дворец дожей выходят на набережную широкого канала — Бачино ди Сан-Марко, который соединяется с лагуной. Эта набережная называется Моло, и в течение нескольких столетий она была свидетелем интересной церемонии. Отсюда в праздник Вознесения Пресвятой Девы Марии отплывал пышно украшенный корабль для совершения обручения дожа Венецианской республики с Адриатическим морем, о чем рассказывалось выше.
В 1690 году, после успешного командования войсками в Греции, в Венецию возвратился дож Франческо Морозини. Причалив к Пьяцетте на роскошном корабле, дож прошел под огромной Триумфальной аркой, специально сооруженной для этого случая. Фасад Дворца дожей, обращенный к лагуне, украсили дорогими тканями и картинами, во внутреннем дворе тоже развесили ткани и картины, изображающие деяния дожа.
Апартаменты дожа были заполнены гобеленами, парадными картинами, отделанными бархатом с золотой бахромой креслами, замечательными зеркалами, резными и лакированными столиками, серебряными вазами и ценными скульптурами… Из всех помещений особенно выделялась галерея, в которой было выставлено турецкое оружие и другие военные доспехи.
С наступлением вечера во Дворце дожей и его внутренних помещениях зажгли яркое освещение в честь триумфатора. Асам дож Франческо Морозини, встав в центре Пьяцетты, бросал в толпу золотые, серебряные и медные монеты со своим изображением.
Увядание Венеции и падение Республики
Венеция умирала медленно — почти незаметно и для окружающих, и для самой себя. Увядание ее было прямым продолжением цветущего периода, между ними не лежит никакой резкой грани, в этот период не произошло никакого фатального события, которое знаменовало бы перелом в ее истории. Венеция не была завоевана или поражена внезапной «болезнью» — до самых последних дней все жили легко и беззаботно, все в ней веселилось легко и непринужденно. Кажется даже, что чем более сгущались тучи на горизонте, тем привольнее текла здесь жизнь, точно торопясь взять свое у беспощадного времени.
Иностранцев из северной Европы, привыкших к размеренной и суровой жизни, на первых порах смущало, а затем увлекало это праздное и соблазнительное существование отживающей свои дни Республики. «В других местах, — говорили они, — карнавал продолжается неделю, в Венеции — целый год».
Жизнь аристократов — потомков некогда грозных воителей — протекала теперь в салонах и загородных виллах. Они украшались с невиданной и неслыханной роскошью; некоторые виллы с их бесчисленными комнатами, галереями, лестницами и балконами представляли собой целый город. Правительство, считая себя обязанным блюсти заветы старины, пыталось бороться против всего этого декретами, но тщетно. Венецианское общество XVII-XVIII веков подчинялось уже не столько собственным законам, сколько вкусам нового мирового центра — Парижа, в котором вырабатывались идеи и манеры, костюмы и нравы. Когда в Венеции появился первый парик, Сенат объявил ему открытую войну, запретив декретом ношение этой чужеземной выдумки. Запрещение это было повторено и через несколько лет, тем самым свидетельствуя о беспомощности власти. Старики-патриции возмущались легкомыслием молодежи, воспринимая новую моду как личное оскорбление, и бывали случаи, что за ношение париков отцы лишали детей наследства. Но, как это всегда случается, новое победило, — и в Сенате, и в рядах грозного трибунала парижская приманка со временем украсила аристократические головы. Как событие общественной значимости в хрониках отмечена смерть последнего венецианского патриция, никогда не надевавшего парик.
Вторжение новых обычаев и взглядов проходило во все сферы венецианской жизни. Сенат негодовал по поводу распущенности нравов и «жриц любви», появлявшихся в «общественных местах в таких же нарядах, как и честные женщины, так ч то не только иностранцы, но даже горожане смешивают их».
Во второй половине XVIII века нервы венецианцев волновали только мода, празднества и театры. Последние росли, как грибы, а музыка, и всегда-то довольно популярная в венецианских лагунах, сделалась необходимой потребностью общественной жизни венецианцев. Музыка заменила живопись и лирическую поэзию, и Сенат не зря опасался «чудовищного» влияния танцовщиц, которые более всего привлекали общественные симпатии. Сенат изгнал из города предприимчивую танцовщицу Карлину, которая побудила юношу из патрицианской семьи к «чудовищному решению» — вступить с нею в брак. А балерина Тодди привела венецианскую публику в такое неистовство и восторг, что год ее триумфа был назван ее именем. «Два столетия до того, — меланхолично замечает один из историков Венеции, — год битвы при Лепанто был назван годом морской победы».
В 1794 году французский генерал Бонапарт начал завоевание Италии. Вхождение в Милан его революционных войск, которые еще несли в своих сердцах великие идеалы свободы, сопровождалось ликованием жителей. Но в Венеции все было иначе… Когда небольшой французский корабль проходил мимо крепости на острове Лидо, комендант по неосторожности выстрелил из пушки, что дало Наполеону повод объявить Венеции войну. Сенат Республики решил предложить ему деньги, но Бонапарт не согласился: «Если бы даже вы предложили мне все золото мира — я не мог бы принять его в обмен на кровь свободных французских граждан».
Сенат был напуган, а на последнем заседании Большого совета, состоявшемся 12 мая, присутствовало всего 537 членов, и уже одно это делало его незаконным, так как по конституции для принятия решений требовалось не менее 600 человек. Многие патриции спешно покинули Венецию, другие не решались выходить из своих дворцов, ибо в городе распространялись слухи, что замышляется поголовное избиение. Дож признал, что Венеция беззащитна и никто не придет ей на помощь. Чтобы спасти жизнь, веру и имущество, надо отказаться от многовековой независимости. «Умоляю вас именем неба, — говорил дож, — покоритесь року, который требует, чтобы Республике был положен конец. Велики переживаемые нами бедствия, но не малы также надежды на лучшее будущее. Осуществления их мы вправе ждать от великодушной французской нации. Она уверила нас, что возьмет Венецию под свою защиту, сохранит нерушимо господствующую в ней религию и обеспечит общественную помощь нуждающемуся дворянству».
Декрет, положивший конец аристократической Венецианской республике (после 14 веков ее существования), был примят патрициями единогласно. Среди всеобщего желания поскорее спасти жизнь патриции срывали свои мантии и толпой бежали на площадь. Причем многие из них, чтобы отклонить любое подозрение, примыкали к толпившемуся народу и аплодировали речам выступавших ораторов. По рассказам, веселый и беспечный дож, войдя в свои покои во Дворце, снял с голову шапочку (символ своей власти) и швырнул ее лакею со словами: «Возьми-ка! Больше не понадобится». Так венецианская аристократия решилась на самоубийственный отказ от собственной власти.
Но решение Большого совета на многих подействовало удручающе. «Как, в самом деле, располагая пятью сотнями пушек и не сделав из них ни одного выстрела, правительство сдалось на милость французам и обратило нас в их рабов! При этом не принято никаких гарантий ни для религии, ни для личной безопасности, ни для собственности. Французы будут располагать всем. Они делаются господами муниципалитета, будут отдавать ему приказы. Мы в панике и не видим пред собою ничего, кроме тьмы».
Однако через четыре дня после заседания Большого совета, когда французы вошли в Венецию, люди под музыку сажали «деревья свободы» по тому же обряду, как это делалось во Франции, и пели «Карманьолу». Из венецианских дворцов выносили дворянские грамоты и долговые расписки простолюдинов и жгли их на кострах. Перед Дворцом дожей таким же образом чуть не уничтожили «Золотую книгу» венецианского дворянства и шапочку дожа, а кузнецы Венеции в тот же день выгравировали вместо евангельского текста под пятой льва св. Марка строки из «Декларации прав гражданина и человека».
При известии о падении Венецианской республики один из современников записал в дневнике: «Потомство не поверит тому, что в несколько дней государство, столь знаменитое величием своих предприятий и продолжительностью существования, могло потерять одновременно и свободу, и независимость». Временное правительство, учрежденное Бонапартом, просуществовало всего несколько месяцев, и как только представилась возможность, Наполеон передал Венецию австрийскому императору. Это произошло 17 октября 1797 года в Кампо-Формио, а 18 января следующего года австрийские войска вошли в Венецию, и лев св. Марка снова «перевернул страницу», но не вперед, а назад: снова евангельский текст заменил собою строки из «Декларации прав гражданина и человека».
Летом 1997 года группа патриотически настроенных людей забралась на колокольню Сан-Марко и в память о 200-летии падения Венецианской республики водрузила старинное знамя Венеции и потребовала предоставления независимости Венецианской области.