Венеция всегда была городом, полным радости и искрящегося на воде солнца, прославившимся своими нескончаемыми карнавалами, гондолами, беззаботностью и легкостью. Говоря о Венеции эпохи Возрождения, нельзя не вспомнить о светском льве того времени Аретино Пьетро — фигуре не столь великой, сколь яркой.
Во дворце Питти во Флоренции можно видеть великолепный портрет Аретино Пьетро работы великого Тициана. На полотне изображен высокий грузный мужчина с длинной всклокоченной бородой, в роскошном просторном халате из розового атласа. Он смотрит с видом человека, привыкшего повелевать; это натура грубая, почти дикая — с сильными физическими влечениями и первобытной жаждой наслаждений, но не лишенная своеобразной красоты.
В его взгляде, запечатленном на портрете, сквозит самоуверенность, даже вызов. «Я — свободный человек», — часто повторял Аретино Пьетро. «Господин окружающего его общества», — этими словами он определял свое положение в обществе и понятие о свободе.
Об этом сыне бесфамильного сапожника французский исследователь искусства Ипполит Тэн писал так: «Сын куртизанки, рожденный в госпитале, паразит по ремеслу и профессор шантажа, он, благодаря клевете и лести, эротическим сонетам и непристойным диалогам, сделался судьей репутации, выманил 70 000 экю у великих мира сего, титуловался «богом князей» и прославил свой надутый и вялый стиль за одно из удивительных созданий человеческого разума».
Из придворного полуслуги-полушута Аретино Пьетро, невзирая на низкое происхождение, посредственное образование и сильно подпорченную репутацию, превратился в политического советчика, диктовавшего свои условия князьям, и в профессионального литератора — первого европейского журналиста. Вызывая не столько уважение, сколько боязнь, он своим красноречием, гибким умом и манерами действительно производил впечатление решительного, невозмутимого и самоуверенного человека.
В сластолюбивом и мало щепетильном обществе Аретино Пьетро господствовал благодаря своему дерзкому цинизму и бесстыдной лести, извлекая обильную дань из тщеславия и малодушия сильных мира сего. Его орудием против них стали шантаж и полная беспринципность: «Нужно иметь дело с синьорами, знать их слабости и не бояться их, даже когда они повышают голос, угрожая лишить вас милостей… А если чувствуете, что собираются вас укусить, смело пускайте ядовитые стрелы. Синьоры ревниво заботятся о своей репутации. Им хочется казаться великими, щедрыми, милостивыми, преданными, добродетельными. А вы распускайте слухи о том, что кто-то из них впал в немилость у папы, что против них замышляются войны и набеги, что их деревни разграбят и города разрушат. Ничему так не верят, как клевете… Что касается папы, то с ним нужно дружить, как и с кардиналами: показывайте им свою преданность, но ни в коем случае не доверяйте им. Церковь — это огромная меняльная лавка, где в потоке золотых монет и процентов утонула божественная сущность Христа. И не знаю, отыщется ли она когда. Но все мы исправно делаем вид, что она не утрачена».
Внешне жизнь Аретино Пьетро выглядит цепью случайностей, однако можно отметить, что в ней присутствует определенная закономерность. В Венецию он попал в середине своего жизненного пути и остался там навсегда. 12 апреля 1537 года в письме миланскому кардиналу Караччо он писал так: «Что касается меня, я хочу закончить свои дни на свободной земле, потому что здесь (в Венеции. — Н. И.) нет человека, который единолично, своей властью мог бы объявить меня виновным в том, что изобретет какой-нибудь его фаворит, и какой-нибудь завистник и предатель не сможет покуситься ни на мою жизнь, ни на мою честь».
Сам же он покушался на многое… Обладая блестящим умом и живым чувством, Аретино Пьетро был в Венеции даже арбитром нравов и изящества. Он любил шумную и веселую жизнь и господствовал над публикой не одной Венеции. Его влияние, распространившееся по всей Италии, было столь велико, что когда он обрушился с клеветой на Микеланджело, оскорбившего его пренебрежением, великий человек претерпел много неприятностей и вынужден был оправдываться. В самой же Венеции Аретино Пьетро царствовал безусловно.
Аретино Пьетро являлся настоящим венецианцем, любившим жизнь так, как он ее понимал. Он жил на пенсии и подарки сильных мира сего, причем жил припеваючи. В его дворце на Большом канале день и ночь толпился народ; он устраивал роскошные пиры.
Некоторые откровенно обкрадывали его, но когда ему не хватало денег, он без церемоний писал влиятельным покровителям и просил — почти требовал! — новых щедрот и подарков, ссылаясь на свою общественную роль.
Дом Аретино Пьетро действительно был открыт для всех, и к нему являлись все, кому вздумается: путешественники, истратившиеся в дороге; солдаты, не имевшие амуниции; странствующие рыцари, бедные родильницы… Юношу, раненного на дуэли неподалеку от его дома, тоже принесли к нему. Сам Аретино Пьетро так описывал свой утренний прием: «Столько важных господ одолевают меня постоянно своими визитами, что мои лестницы истоптаны их ногами, как мостовая Капитолия колесами триумфальных колесниц. Я не думаю, чтобы Рим видел такую смесь народов и языков, какая наполняет мой дом. У меня можно встретить турок, евреев, индейцев, французов, испанцев, немцев; что до итальянцев — то подумайте, сколько их может быть… Невозможно видеть меня без патеров вокруг… я — всеобщий секретарь».
Обладая незаурядным талантом памфлетиста и убийственно ядовитым языком, сделав свои письма и «Предсказания» достоянием печати, Аретино Пьетро неустанно обличал и выставлял напоказ всему свету пороки и преступления, царившие при итальянских дворах. Он противопоставлял им республиканский строй Венеции и был убежден, что ценность человека не определяется его происхождением: «Истинное, настоящее благородство рождается из души, незаконное — из крови».
Он живет среди пестрой путаницы, роскоши и вздора, предметов искусства и корзин с виноградом, среди бархатных платьев и античных медалей, бочек с кипрским вином и почетных Бержере. 1822 г. дипломов разных академий… Тициан, первый художник Венеции, и ее первый скульптор Сансовино — его лучшие друзья. «Куропатки приехали, — извещает он своих приятелей, — вот их берут, вот жарят… Я покинул свой гимн в честь зайцев и принялся воспевать пернатых. Мой добрый друг Тициан, бросив беглый взгляд на этих аппетитных животных, пустился вместе со мною петь дуэтом панегирик, который я начал».
Радость существования, изящный материализм и наслаждения, может быть, никогда не имели лучшего представителя, чем Аретино Пьетро. Но он умел ценить не одних куропаток, а был любителем и тонким знатоком искусства. Великий Тициан подвергал его суду свои картины, и, судя по письмам, советы Аретино Пьетро были небесполезными. И, конечно же, Аретино Пьетро был знатоком женской красоты — все куртизанки Венеции находились под его покровительством. Он писал им наставления, заботился о костюмах, а потом устроил у себя открытый гарем из красавиц, которых называл «аретинками». Интриги между одалисками гарема составляли для него новое развлечение.
Общество Венеции видело в Аретино Пьетро наиболее смелого и яркого своего представителя, хотя, на взгляд некоторых, его популярность может быть непонятной. Однако с Аретино Пьетро лепили бюсты и писали портреты, в его честь выбивали медали; его изображали в царском одеянии на троне, принимающим почести и подарки. «Я вижу, — хвастался он, — мое изображение на фасадах дворцов; я нахожу его на футлярах гребенок, на зеркальных рамах, на фарфоровых блюдах, как портреты Александра, Цезаря и Сципиона. Я вас уверяю, что в Мурано особый сорт хрустальных ваз называется «Аретино». Одна порода лошадей называется «Аретино» на память об одной лошади, которую я получил от папы Климента и подарил герцогу Фридриху. Канал, омывающий одну из сторон дома, в котором я обитаю на Большом канале, окрещен именем Аретино. Говорят о стиле Аретино Пьетро, и сколько педантов лопнуло из-за него с досады! Три мои горничные (или экономки), которые оставили меня, чтобы сделаться дамами, назвались Аретино».
И если он преувеличивает, то совсем немного. Правда, случалось и ему быть битым, но эти маленькие неприятности не поколебали влияния и престижа Аретино Пьетро. Даже безусловно высоконравственные люди поддавались обаянию этого авантюриста и писали ему письма, в которых — подобно знатным аристократам — титуловали его «божеством» и уверяли, что ценят себя лишь по степени того внимания, которое он оказывает им. А один епископ даже прислал Аретино Пьетро бирюзовые башмачки для его любовниц. Правда, некоторые считали, что имя Пьетро при дамах непристойно даже произносить, но между тем некоторые дамы — и какие! — сами с удовольствием и томным блеском в глазах говорили о нем.
Аретино Пьетро прожил безмятежно 35 лет. Предание повествует, будто умер он оттого, что, слушая однажды непристойный рассказ, так хохотал, что упал со скамьи и ударился затылком.
Однако об этом человеке нельзя судить только по одной стороне его жизни. Многие исследователи изучали его довольно обширную литературную деятельность. В 1534 году вышло в свет сочинение Аретино Пьетро «Страсти Христовы» — переложение семи покаянных псалмов царя Давида; через год — книга о земной жизни Иисуса Христа (В состав последней вошли и ранее изданные «Страсти Христовы»); обе эти книги впоследствии не раз переиздавались. Казалось бы, можно говорить о религиозной стороне характера этой сладострастной и недюжинной натуры. Однако в эти же годы вышли в свет его непристойные беседы римских куртизанок («Разговор Нанны и Антонии» и «Диалог, в котором Нанна наставляет Пиппу»), Аретино Пьетро принадлежит переложение «Книги Бытия», а в начале 1540-х годов — «Жизнеописания» Девы Марии, св. Екатерины и св. Фомы Аквинского. В «Капитоло королю Франциску» он с гордостью перечислял свои заслуги в написании благочестивых сочинений:
Я и Псалмы, и Книгу Бытия
Переложил. Христа я и Марии
Деянья написал и жития…
Аретино Пьетро пользовался у современников репутацией объявленного безбожника, и в эпиграмме-эпитафии о нем сказано, что он ничего плохого не написал о Боге лишь потому, что не знал Его. Один из его врагов и соперников Антонио-Франческо Дони даже назвал его Антихристом. Большинство позднейших биографов считали Аретино Пьетро беспринципным лицемером, причем именно за сочинительство религиозных книг из корыстных соображений. Одно из них — желание примириться с Римской курией, другое — стремление получить вознаграждение за свои благочестивые труды.