Философия Платона
Платон — один из самых известных философов Древней Греции. Увлекшись в юности учением Сократа, Платон много путешествовал по миру. В 397 г. до н. э. он основал в Афинах философскую школу, известную под названием Академии (она находилась в саду, посвященном мифическому герою Академу).
Вспомним, что одной из основных проблем, стоящих перед древнегреческим философом Сократом, была проблема существования общего. Не было сомнений в существовании общего, но как оно существует — никто не мог сказать. Существовать (особенно с позиций античного сознания) означало быть предметом, но общее бы было «распылено» между многими реальными предметами (красота, как уже отмечалось, присуща и женщине, и рассвету, и еще многим другим реальным предметам, но сама она не существует в виде отдельного предмета). Полемику Сократа с софистом Гиппием о красоте Платон воспроизводит в диалоге «Гиппий больший», показывая неспособность Гиппия ответить на поставленные вопросы. Не дает ответа и Сократ, хотя в диалоге «Филеб» Платон вкладывает в уста Сократа свой собственный ответ: «Ничто другое не делает вещь прекрасной, чем присутствие прекрасного самого по себе или общности с ним … я настаиваю лишь на том, что все прекрасные вещи становятся прекрасными через прекрасное само по себе ».
Иначе говоря, Платон преодолевает трудность, с которой столкнулся Сократ, очень «просто». Действительно, нельзя назвать среди предметов окружающего мира предмет, который был бы реальным бытием общего (например, «красотой» вообще). Однако почему же не предположить существование специфических предметов, отличных от вещей окружающего мира, ведь мы говорим о геометрических фигурах (кубы, пирамиды, шары и т.д.) как о вполне реальных предметах, хотя среди вещей окружающего мира нет никакой математически точного аналога шара, куба или пирамиды .
Предположив таким образом реальное (независимое от материального мира вещей) существование идеальных предметов (как это, кстати, делал уже задолго до Платона Пифагор), Платон провозглашает эти идеальные предметы (называя их идеями) совершенными и поэтому «реальными» в своем существовании по сравнению с вещами повседневного мира. Ведь, рассуждает Платон, общее как идеальный предмет — идея — в «чистом», то есть совершенном, виде представляет тот или иной смысл, качество и т.п. ( «красота» как таковая, «дом» как «треугольник» как и др) .
В повседневном метериальном мире, конечно, тоже есть красота, но здесь она существует «растворенной» в чем-то другом. Здесь есть и дома, но очень разные, здесь есть и треугольные предметы, многие из которых могут вплотную подойти к математической (геометрической) форме треугольника. Однако ни один из реальных домов не станет просто «жильем» («домом вообще»), ни одна из треугольных вещей не станет треугольником «как таковым». Итак, вещи повседневного мира выступают в роли чего-то несовершенного, «убыточного» (по сравнению с «идеей»), как это бывает с копией или тенью того или иного предмета-оригинала. Идеи, которые вследствие своего совершенства обнаруживают черты такого «оригинала», претендуют тем самым на роль «настоящей» реальности, первичной в отношении вещей окружающего мира. Последним, разумеется, отводится роль «копий», «теней», вторичных к «настоящей реальности» идеального мира.
Однако возникает вопрос: почему же в таком случае люди в своей повседневной жизни склонны считать первичными именно вещи, а не идеи? Более того, именно идеи считаются «копиями», «тенями» вещей, а не наоборот. Такой вопрос ставит Платон в диалоге «Государство» и иллюстрирует его знаменитой притчей о пещере: «Люди находятся как бы в подземном помещении, похожем на пещеру, в которой на протяжении всей ее длины тянется широкий проем. С детства у них там на ногах и на шее оковы, так что им не сдвинуть с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть головы они не могут, мешают кандалы. Люди повернуты спиной к свету, идущему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники ставят своих помощников, когда над ширмой показывают кукол … Представь себе и то, что за этой стеной другие люди несут всякое утварь, держа его так, что его видно за стеной; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева … Ты не думаешь, что, находясь в таком положении, люди могут что-то видеть, кроме теней, которые отвергает огонь на расположенную перед ними стену пещеры?».
Вынуждены всю жизнь видеть только тени, не видя реальных предметов, которые эти тени отбрасывают, люди привыкают считать именно тени реальными предметами. Так и в нашей жизни люди, живя в метериальном мире вещей, не способны своими чувствами воспринимать ничего, кроме этих вещей, которые на самом деле являются лишь «тенями», «бледными копиями» настоящей реальности (недосягаемой для чувств, «невидимой», так сказать для них) — идей. И подобно узникам пещеры, люди никогда бы не догадались даже о существовании этой подлинной реальности, если бы не ум, с помощью которого они могут непосредственно созерцать «царство идей», который находится «за пределами» материального мира в особом «умственном месте» — «трансурании».
Такой способностью к непосредственному созерцанию идей обладает человеческая душа, которая после смерти тела отделяется от него и находится определенное время в бестелесном (но вполне «предметном» — идеально-предметном) царстве идей. Впоследствии душа вселяется в новое тело, «забывая» все, что созерцала в царстве идей. Однако в соответствующих условиях душа способна «вспомнить» забытое. По Платону, познание, в ходе которого и формируются общие понятия (дом вообще, красота вообще, треугольник вообще), и является процессом такого «припоминания» (анамнеза).
Идеи — вечные, неизменные, совершенные и поэтому представляют собой «полноту бытия», бытия в его наиболее возможной полноте проявления. Что касается материи, то она, так сказать, является «нулевым бытием», небытием, ничем. Однако это бытие, несмотря на «нулевой» характер, так же, как и «полное», бесконечное относительно своего бытия существования идей, вполне предметным «ничем», то есть это такое небытие, которое активно взаимодействует с бытием идеи. Результатом этого взаимодействия и возникают вещи окружающего (чувственного) мира.
Иначе говоря, между идеями и материей нет какой-то «перегородки». Материя и идеи активно сосуществуют и взаимодействуют. Вследствие такого взаимодействия «совершенное» бытия идеи испытывает воздействие «вреда», «деформируется». Такой «убыточной» идеей и является любая вещь. Кстати предметы окружающего мира не является «чисто» материальными, так как «чистая» материя — это «ничто» (хотя и активное «ничто»), они, так сказать, «испорченные» материей идеи. Сами же идеи у Платона есть не что иное, как вещи, только лишенные пространственно-временной ограниченности, «очищенные» от материи, «увековеченные» и абсолютно совершенные.
Взаимодействие идей и материи Платон выражал математически. Очень ценя философию Пифагора, особенно в последний период своего творчества, Платон многое позаимствовал из пифагореизма, в частности идею отождествления идей с бесконечностью, а материи — с нулем. Современная математика показывает, что умножение бесконечности на ноль дает любое число. То же получалось и у Платона, так как взаимодействие идеальной бесконечности и материального «нуля» и порождала, по Платону, любую конкретную вещь.
Идеи Платона (как и атомы Демокрита) были следствием развития принципа индивидуальности, типичного для античности, потому что эта индивидуальность не содержала в себе ничего личного, никакого «психологизма». Отсюда гуманистическая тенденция платонизма, унаследованная им от софистов и Сократа, имеет крайне объективистско-космический характер. В то же время гуманистический «заряд» платонизма сохраняется в многочисленных его модификациях в течение всего средневековья, пройдя через Возрождение и Новое время вплоть до наших дней.
Философия Аристотеля
Аристотель (384-322 до н. э.) — один из самых авторитетных мыслителей древней Греции. В 17-летнем возрасте он прибывает в Афины и становится учеником Платона. После окончания его Академии Аристотель принимает приглашение македонского царя Филиппа II и становится учителем царевича Александра, будущего великого полководца. После вступления Александра на македонский престол Аристотель возвращается в Афины, где основывает собственную философскую, так называемую «перипатетическую», (от греческого слова «перипатос», которым называлась крытая галерея, где проходили занятия) школу. Другое название аристотелевской школы — Ликей — происходит от соседства школы с храмом Аполлона Ликейского.
Аристотель критикует учение своего учителя Платона (разногласия между ними начались еще во время пребывания Аристотеля в Академии) в его главном пункте. Речь идет об отдельном от реальный вещей существовании идей, которые претендуют на то, чтобы быть причинами вещей, их сущностью. Однако, замечает Аристотель, как могут незыблемые идеи быть причиной движения? И вообще невозможно, чтобы сама сущность и то, сущностью чего она является, существовали отдельно друг от друга. Как могут идеи, будучи сущностями вещей, существовать отдельно от них?
Критика Платона Аристотелем имела принципиальный характер (Аристотелю даже приписывают афоризм: «Платон мне друг, но истина дороже»). Аристотель решительно возвращает «причины», «начала», «сущность» в мир вещей, категорически считая, что общее не может существовать отдельно от единичных вещей. Более того, настоящим, существующим в самом себе (а не в чем-то другом) бытием, субстанцией может быть, по мнению Аристотеля, только единичное бытие. Поэтому мир, по Аристотелю, является совокупностью множества таких субстанций, каждая из которых является неразрывным единством формы и материи.
Материя понимается Аристотелем как пассивный «материал» бытия и потому в «чистом виде» может только мыслиться. Реально же существовать материя может только будучи «оформленной», то есть вступая в контакт с формой. Итак, причиной существования вещи (как «оформленной материи») является форма. Однако и материя существенно причастна к существований вещи, ведь о причинах, замечает Аристотель, можно говорить по крайней мере в четырех смыслах. Речь идет о следующих причинах: формальной, материальной, действующей и целевой. Последние и могут быть подведены под понятие формы. Поскольку форма активна, то ее роль и будет первичной среди остальных причин.
Возникает, однако, вопрос, каким же образом в случае расхождения (даже противоположности) между формой и материей они так «легко» соединяются, образуя вещь? Эту трудность Аристотель преодолевает, вводя новые категории — «возможность» и «действительность». Именно материя и является носителем возможности, а то и самой возможностью, которая, соединяясь с формой, становится той или иной действительностью. Введение категорий возможности и действительности имело принципиальное значение для осмысления проблемы возникновения, созидания.
Для предварительной философии возникновение вещей, и мира в целом, было просто «благоустройством» («гармонизацией») чего-то уже существующего, однако существующего «неупорядоченно», хаотично. Такой подход к проблеме возникновения еще не выходил за пределы мифологии. Ведь возникновение мира во всех мифологиях изображается именно как процесс гармонизации и дифференциации определенного однородно-смешанного первоначального состояния. Не отходят принципиально от такой мифологической схемы ни гераклитовская идея «вспышек» мирового огня (когда весь мир становится однородно-«огненным») и его периодического «угасания» (когда огонь превращается в воздух, воду и другие «стихии» и, наконец, в различные вещи окружающего мира), ни эмпедоклова Любовь, соединяющая периодически все сущее в мировое единство, и раздор, который это единство также периодически дифференцирует на отдельные вещи.
Только введение категорий возможности и действительности создало новые подходы к проблеме возникновения, созидания (творчества вообще), поскольку возможности действительно превращаются (становятся другим бытием, чем бытие возможности) в действительность.
Хотя Аристотель по традиции продолжает называть философское знание «мудростью», характер самого философствования у него меняется. Впервые в своей истории философское знание сближается с научным, ставится в один с ним ряд. Философия у Аристотеля уже откровенно называется наукой («точной», «главной», однако наукой). Тем самым игнорируется мировоззренческий барьер, который отделяет философское знание от научного. При таких условиях единственное, что может предложить Аристотель для отличия «первой философии» (так он называет собственно философию) от «второй философии» (физики и других наук), это предельная всеобщность и абстрактность первой философии. Если определенные (частичные) науки познают те или иные стороны сущего, то именно «первой философии», по мнению Аристотеля, предстоит исследовать сущее как сущее: что это такое и каково все, присущее ему как сущему.
Итак, по Аристотелю, философия предстает наукой, исследует сущее как таковое, а также то, что присуще ему само по себе. Эта наука не тождественна одной из так называемых частичных наук, поскольку ни одна из других наук не исследует природу сущего как такового, а все они, сосредоточивая внимание на какой-то части сущего, исследуют то, что свойственно именно этой части, как, например, науки математические. Поскольку мы ищем «начала» и высшие причины, то конечно, что они должны быть началами и причинами чего-то сущего. Как уже отмечалось, Аристотель строит свою концепцию в полемике со взглядами своего учителя, но не с целью опровержения исходных принципов платонизма, а с целью совершенствования последнего, придания ему большей «рациональной» строгости, устранения его слабых мест, прежде всего многочисленных элементов мифологии.
Прежде всего Аристотель обращается к тогдашнему научному материалу. Так возникает естественно-натуралистическая тенденция аристотелизма, которая проявляется в подчеркивания логико-рационалистического направлении аргументации, в замене поэтически диалогической формы изложения монологическим трактатом. Однако, отвергая платоновский отрыв общего (идей) от единичного, в результате чего связь идей с единичными вещами и приобретает мистически-мифологического характера, Аристотель в конце концов осуществляет аналогичный отрыв формы от материи, которая вследствие этого выносится «наружу». Источник движения приобретает характер независимой от материи «формы форм», «перводвигателя», который вполне логично трансформируется в идею Бога, а сама философия приобретает характер «божественной науки» (Аристотель), по сути теологии, хотя сам Аристотель этого термина не употребляет.
Величие Аристотеля не в том, что он попытался обобщить и систематизировать классическую философское наследие античности, а в том, что ему удалось сохранить именно полифонию (многоголосность) эллинской философской мысли, ее «колебания», «искания», «пробный» характер систем. Все эти достижения античности через Аристотеля передались в наследство следующим поколениям.