Неокантианство, неогегельянство, неотомизм — эти, уже рассмотренные нами, философские направления были попыткой модернизации философской парадигмы, попыткой ее совершенствования с целью сохранения как доминирующей формы философствования. Но уже в 30-е — 40-е годы XIX в. начинают звучать более радикальные призывы коренной реконструкции самого типа философствования, изменения самой парадигмы философского знания. И одним из первых такой лозунг был выдвинут позитивизмом.
Первый этап позитивизма в философии
Основные идеи позитивизма сформулированы французским философом О. Контом (1798-1857). Вся предыдущая философия, по его мнению, не имеет оснований претендовать на совершенство, поскольку она изначально ориентировалась на теологические «абсолюты», впоследствии — на «метафизические» (которые не имеют опытного обоснования), но никогда не была научной. Она всегда целилась на постижение «внутренней природы вещей», «первых и конечных причин» и других подобных характеристик, которые не подлежат непосредственному наблюдению. Раскрывая содержание понятия «положительное», которому философская концепция Конта обязана своим названием, французский философ писал: «Слово положительное означает реальное в противовес химерическому». Реальность в позитивистском «видении» является лишь «фактическость» ощутимого существования. Все, что выходит за пределы такого существования, объявляется несоответствующим признакам «позитивного», то есть реального. Оно трактуется как причудливое, ненужное, сомнительное, смутное, отрицательное, то есть нереально. Иначе говоря, положительное по своим существенным признакам оказывается тождественным содержания «осязаемо-фактического» существование.
Идеи Конта оказались созвучными с идеями английских философов Дж. С. Милля (1806-1873) и Г. Спенсера (1820-1903). Взгляды последних (вместе со взглядами Конта) составили ту первоначальную форму позитивистской философии, которая получила название «первого позитивизма». Провозгласив исходные принципы своей позиции, «первые позитивисты» сразу же столкнулись со значительными трудностями. Невозможность полного устранения «ненаблюдаемого» привела к развитию нерациональных, даже мистических тенденций в «первом позитивизме». Здесь уместно вспомнить, что именно Конт в начале своей деятельности провозгласил «теологическую» стадию знания примитивной по «позитивному» содержания.
Однако такой финал вполне логичен. Ведь установка на реальность как на нечто «непосредственно данное» снимает возможность научного объяснения вопросов возникновения и становления самой действительности. Поэтому Милль отмечал, что положительный тип мышления вовсе не отрицает сверхъестественного. Законы природы не могут объяснить своего собственного происхождения. Что касается эволюционистского варианта позитивизма Спенсера, который считал возможным охватить все разнообразие реальности единой формуле механического перераспределения частиц материи с неопределенной бессвязной однородности в определенную связную разнородность, то такой механистический эволюционизм не смог выстоять против очевидных даже для массового сознания фактов диалектической разнообразия окружающего мира.
Второй этап философского позитивизма
Однако уже во второй половине XIX в. возникают ситуации, якобы благоприятные для восстановления позитивистских настроений. Начинается этап «второго позитивизма», или эмпириокритицизма, создателями которого стали Э.Мах (1838-1916) и Р. Авенариус (1843-1896). Возникновению эмпириокритицизма способствовала так называемая «кризис естествознания» (конец XIX — начало XX в.) Естествоиспытатели, преимущественно физики, стояли на позициях стихийного материализма, исходя из новых данных о строении атома, пытались путем математического описания качественно однородных частиц получить знания о материи как о непосредственно данную «наблюдаемую» реальность, вывести, так сказать, «формулу материи». Их попытки закончились крахом из-за примитивного толкования материи только как «ощутимого» субстрата.
Крах эмпириокритицизма, однако, положил конец истории позитивизма вообще. К началу XX в. возникает получает распространение новый вариант позитивистской философии — «третий позитивизм», или неопозитивизм. Неопозитивизм развился в русле главного идейно-теоретического направления первых двух этапов позитивизма. Однако, ища другие, более подходящие для его функций способы интерпретации реальности, чем ощущение и переживание, он обращается к языку. Решительный шаг в этом направлении был сделан австро-английским философом Л. Витгенштейном (1889-1951).
Исходя из принципиальных установок позитивизма, Витгенштейн обращается к идее «логического атомизма», изложенной в трудах известного английского философа и логика Б. Рассела (1872-1970). Мир есть совокупность фактов, а не вещей, пишет Витгенштейн, а факты в логическом пространстве суть мир. Элементарные «факты» и есть «атомарными» фактами, которые не зависят друг от друга, поскольку существование или не существование какого-то одного атомарного факта нельзя делать вывод о существовании другого атомарного факта. Аналогично представляет Витгенштейн и структуру знания, так же составляет совокупность «атомарных» высказываний. При этом между совокупностью фактов (миром) и совокупностью высказываний (знанием) существует строгая «взаимно однозначное соответствие».
Новый момент, который появляется у Витгенштейна и затем приобретает специфическое неопозитивистское развитие на следующих этапах позитивистской философии, находит свое выражение в толковании высказываний (образа) тоже как факта. Таким образом возникает возможность непосредственного сравнения предмета и образа, поскольку оба — в равной степени «факты», отношение между которыми квалифицируются как отношение между двумя данностями. Происходит существенное изменение традиционного представления о задачах и функциях философии. Если и предмет, и образ являются фактами, то философия может только выявлять характер отношений между ними, и, следовательно, философская работа заключается, по сути, в разъяснениях, более того — философия не теория, а деятельность.
«Антиметафизичная» программа (у позитивистов «метафизикой» называются утверждение о существовании за пределами «непосредственно данного») двух первых исторических форм позитивизма в свете «логико-атомистических» установок Витгенштейна приобретает новый оттенок. Теперь «метафизические» утверждения, не имеющие «фактического» обоснования, не является фиксацией непосредственных наблюдений или переживаний, квалифицируются уже не как ложные, а как просто «лишены смысла», «бессмысленные». Большинство вопросов и высказываний философов вытекает из того, отмечает Витгенштейн, что мы не понимаем логики нашего языка. И неудивительно поэтому, что глубокие проблемы на самом деле не являются проблемами. Именно так понимали свою задачу первые неопозитивистского группы, возникающие в 20-е годы XX в. в ряде университетских центров европейских стран.
На первом этапе развития неопозитивизма (20-е — начало 30-х годов), этапе так называемого «логического позитивизма», неопозитивисты видели свою главную задачу в выработке специальной логической методы для четкого разграничения осмысленных утверждений и утверждений, лишенных смысла («метафизических»). К последним относили определения главных мировоззренческих вопросов и принципов. Такая метода- «верификация» (от лат. Veritas — истина) была разработана преимущественно в Венском кружке. Она опирается на центральную в «логическом позитивизме» идею «поэлементной» сходимости мира (как совокупности «атомарных фактов») и знания (как совокупности образов).
Образ, как уже отмечалось, объяснялся Витгенштейном как факт. Однако, чтобы приобрести черты реальной «фактуальности», на самом деле стать фактом, образ «материализуется» в слова, выражения, язык. Поэтому непосредственное сравнение фактов с образами осуществляется как сравнение «атомарных фактов» с «атомарными высказываниями». Процедура верификации должна с самого начала учитывать, что философские высказывания по своей форме являются общими суждениями, что делает невозможным их непосредственное сравнение с фактами, которые чаще всего фиксируются в единичных суждениях.
Исходя из этого, неопозитивисты предложили предварительно переводить выбраны для верификации философские утверждения из формы всеобщности в формы единственности и только после этого сравнивать их с фактами. Если при этом проявлялась принципиальная невозможность сравнения такого «эквивалентно преобразованного» утверждения с фактами, утверждение считалось лишенным научного смысла, «псевдоутверждением». Когда же сравнение с фактами было возможным, то утверждение квалифицировалось или как истинное (в случае совпадения его содержания с фактами), либо как ложное (когда совпадение не наблюдалось).
Казалось бы, все очень просто. Однако уже с самого начала, как только неопозитивисты попытались фактически применить «верификацию» к конкретным философским утверждениям, оказалась практическая невозможность возведения общих утверждений к единичным. Вызвала большие сомнения даже сама возможность непосредственного сравнения единичных утверждений с фактами. Ведь, как отмечал основатель Венского кружка М. Шлик (1882-1936), события, о которых мы теперь утверждаем, что они происходили две секунды назад, при дополнительной проверке могут быть объявлены галлюцинацией или такими, которые вообще не было. Иначе говоря, установка на толкование лишь «непосредственно данного» как единственно подлинной реальности сразу же ставила непреодолимый барьер в познании прошлого и будущего, а значит временных характеристик мира вообще.
Из этого следовали пренебрежительно-пренебрежительные замечания и оценки неопозитивистами временных характеристик мира, в том числе исторического, историко-философского знания. Даже Г. Райхенбах (1891 — 1953) — неопозитивист, который много писал о времени и его «направлении», решительно заявил, что история философии не содержит в себе ничего, кроме ошибок, представляет собой лишь «философский музей ошибок». Крах «верификации» приводит к отказу от принципов «логического позитивизма».
С критикой «верификации» выступил австрийский философ К. Поппер (1902-1994), который предложил заменить «верификацию», нацеленную на установление истинности утверждений путем их непосредственного сравнения с фактами, так называемой фальсификацией, то есть поисками фактов, которые не подтверждают, а опровергают («фальсифицируют») это утверждение. Тем самым Поппер превращает позитив в своеобразный, так сказать, «негативизм», ведь даже если не находятся факты, «фальсифицируют» утверждения, и последнее признается годным для научного обихода, оно квалифицируется как «оправданное», а не истинное. Таким образом, постоянно сохраняется возможность появления фактов, которые, в конце концов, фальсифицируют утверждение.
Семантический позитивизм в философии
Неопозитивисты, потерпев крах в попытках найти критерии оценки высказываний путем чувственной верификации, продолжили поиск в других направлениях. В результате в середине 30-х годов осуществляется поворот, который приводит неопозитивизм к следующему его этапу — «семантического позитивизма». На этом этапе неопозитивисты отказываются от понятия «непосредственное данной реальности» как совокупности чувственных данных и переходят к пониманию реальности как совокупности «значений». Отсюда и название этапа «семантика» (от гр. — определительные).
«Семантическое» толкования истины принадлежит Л. Тарскому (1902- 1984), согласно которому высказывание является истинным только тогда, когда содержит утверждение о состоянии дел, причем положение вещей соответствует утверждению. Представители семантического позитивизма вели поиск в двух основных направлениях — в пределах чисто логической интерпретации (так называемая академическая семантика, представленная Тарским, Карнап (1891 — 1970) и др.). И в несколько более широком диапазоне — так называемая общая семантика, которую представляла С. Чейз, С. Хайякава и др.
«Общие семантики» считали, что философия должна объяснять явления человеческой жизни, исходя из структуры языка. Представители «общей семантики» утверждают, что люди часто не понимают друг друга из-за «спутанности» и неопределенность значения употребляемых слов. В работе с красноречивым названием «Тирания слов» Чейз отмечает, что слова сами по себе не имеют никакого значения, они только символы, подобные X или Y. По мнению Чейза, всякое столкновение идей имеет своим источником только терминологическую несогласованность. А для того, чтобы избежать большинства конфликтов, необходимо только отказаться от слова, которое вызывает несогласие.
Все наши слова, утверждают «общие семантики», в том числе фундаментальные философские категории (материя, реальность, пространство, время и т.д.) — это только сроки, не имеют никакого объективно значимого смысла. Правда, семантики признают наряду с «логической» истиной (L-истина) также истину «фактическую» (F-истина). Последняя, однако, сводится, по сути, лишь к тривиальным констатациям непосредственного наблюдения. Однако, как показал печальный опыт «верификации», даже элементарные обобщения невозможны на этом уровне, а без них, как известно, не может быть никаких научных результатов.
Ища критерии оценки высказываний, представители семантического позитивизма обращаются к самым высказываниям. В этом плане их привлекает идея, высказанная в свое время французским математиком А. Пуанкаре, — идея «конвенционализма» (от лат. Conventia — соглашение, договор), согласно которой исходные принципы математического знания (аксиомы, постулаты) является результатом произвольного соглашения математиков. «Конвенциональное» (договорное) толкование исходных принципов математики распространяется семантиками на любое теоретическое знание. Смысл высказывания, согласно «конвенционалистической» теории, определяется не его объективным содержанием (последнее, по их мнению, вообще не существует), а местом этого высказывания в системе других высказываний. Иначе говоря, вопрос о реальности, истинность или ошибочность высказывания является вопросом сугубо внутренним относительно определенной системы.
Таким образом, семантические позитивисты, как и их предшественники, отождествляют реальность с теми или иными формами ее отображения (в этом случае с «языковым каркасом»). В связи с этим и семантикам не удалось найти научные критерии оценки высказываний. Начинается новая «круг» поисков, неопозитивизм вступает (конец 50-х — начало 60-х годов) в новый этапу своего развития. Последний идет двумя главными направлениями: по линии «лингвистического позитивизма» и по линии «постпозитивизма». У истоков первого стоит Витгенштейн, у истоков второго — Поппер (концепция «критического рационализма»).
Лингвистический позитивизм и постпозитивизм
Отказываясь от истины как цели познания или позже истолковывая ее как недостижимый идеал познавательных усилий и подменяя и понятием «правдоподобия», Поппер разрывает содержательная связь между знанием и реальным миром. Факты реального мира, по его мнению, могут только опровергнуть, а не подтвердить содержание теоретических построений. В то же время Поппер отделяет знания от субъекта якобы с целью предоставления первом «объективного» (на самом деле — «интерсубъективного») характера. В результате научное знание приобретает в Поппера самостоятельный статус, подобного статусу идей Платона.
Рассматривая автономный мир знания как «третий мир» наряду с «физическим миром» объектов и «психическим миром» субъектов, Поппер утверждает, что специфический характер такого существования знания во многом подобен существования живого организма. Развитие человеческого знания, его постоянный рост Поппер объясняет в духе «эволюционной эпистемологии», предоставляя ему некоторые черты эволюционной теории Ч. Дарвина.
«Критический рационализм», как называет Поппер свою нынешнюю позицию, направленный на преодоление недостатков неопозитивизма, все же не выходит за пределы общих установок позитивистской философии. Нельзя не согласиться с мнением английского неопозитивиста Айер о том, что сходство между Поппером и позитивистами, которых он критикует, более весомое, чем их различия.
Традиционно позитивистская гиперболизация научного (естественнонаучного) знания, фактическое игнорирование сложной системы связей науки с другими формами общественного сознания, с общественной жизнью в целом настолько не соответствовали реальной ситуации 60-70-х годов, вызвали критическую реакцию ряда младших представителей «постпозитивистского» направления. Так, в 1963 году. Американский историк науки Томас Кун (род. 1922) в работе «Структура научных революций» поднял вопрос о невозможности понимания сути научного знания вне исторического контекста науки.
На необходимость учета исторического контекста развития научного знания обращает внимание английский историк науки Имре Лакатош (1922-1974). Он пришел к мысли, что попперовская концепция противоречит реальному функционированию науки в обществе. В противоположность Попперу Лакатош выдвигает «методологию исследовательских программ», согласно которой рост, развитие научного знания происходит через серию теорий, последовательно сменяющих друг друга и имеют одинаковые базисные положения. Подчеркивая устойчивость исследовательских программ, Лакатош справедливо отвергает возможность решающего эксперимента в науке. И хотя ему не удалось выйти за пределы точки зрения Поппера, он, однако, нанес серьезный удар попперовскому пониманию научного знания, особенно его эмпирическим основам.
Даже первое знакомство с позитивизмом позволяет обнаружить, что эмпиризм — один из краеугольных камней его глубинной структуры. Однако тот же эмпиризм неоднократно ставил позитивистскую мнение в затруднительное положение. Именно это имели целью Кун и Лакатош, вводя анализ научной теории в исторический контекст ее существования.
Дальше всех «постпозитивистов» пошел по пути ограничения позитивистского эмпиризма американский философ Пауль Фейерабенд (1924-1994). Пытаясь сначала «улучшить» теорию «критического рационализма», он на определенном этапе к выводу о необходимости кардинально иного подхода к проблеме. Для нейтрализации неумолимо догматизирующего влияния эмпиризма Фейерабенд предлагает дополнить принцип эмпиризма принципу «теоретического плюрализма». «Вы можете быть последовательным эмпириком только при условии, — пишет он, — работать со многими альтернативными теориями, а не с одной точкой зрения и «опытом». Эта множественность теории не должно считаться предварительной стадией познания, со временем изменится одной истинной теорией. Теоретический плюрализм является существенной чертой любого научного знания, претендует на объективность». Итак, традиционная позитивистская установка на превращение эмпиризма в «универсальный базис этого вашего фактуального знание не может быть реализована», поскольку не существует «чистых», свободных от той или иной теоретической интерпретации фактов.
Поворачивая философии ее неотъемлемо философские мировоззренческие функции, Фейерабенд руководствуется в принципе правильной идеей о том, традиционно позитивистский отрыв науки от мировоззрения неумолимо дегуманизирует науку. Фейерабенд предлагает свой путь гуманизации науки, так называемый методологический анархизм. Однако последний не выходит за пределы позитивистской традиции. Ведь, критикуя эмпиризм, Фейерабенд, по сути, отрицает какую-либо регулирующее воздействие эмпирического материала, фактов на отбор теории. Он дает пространство безграничной произвола по принципу «все подходит». нет такой идеи, приглашаю Фейерабенд, пусть древнейшей и абсурдные, которая не была способна совершенствовать наше знание. Фейерабенд принцип «методологического анархизма» был не только одним из первых попыток решительной критики новоевропейского рациоцентризму, но и одновременно попыткой выйти за пределы «центрированного», «полюсного» мышления. Он смело вводит в эпистемологического «поля зрения» «нелегитимные», «непривилегированные» гносеологические феномены временных «лесов» познавательного процесса, предупреждая будущую «деструкцию» философского Модерна и предвещая наступление эры философского постмодерна. Другим позитивистским предвестником постмодерна выступил Витгенштейн на страницах своей последней работе «Философские исследования».
Здесь осуществляется решительная самокритика ведущего принципа логического позитивизма, которым была идея «взаимно-однозначного соответствия» (жестко- «зеркального» отображения между познанием и фактами). Отказ от этой идеи сопровождается одновременной критикой представление о том, что смысл высказываний — главный предмет исследований семантики — является определенным объектом, жестко связанным со словом, как «именем». Возражения Витгенштейном созерцательного взаимоотношения слова и смысла вообще правильно улавливал деятельно-практический его характер. Утилитарно-прагматический оттенок понимания практики самым Витгенштейн проявляется в центральном тезисе «Философских исследований» — «значение слова есть его употребление в речи».
Витгенштейн чувствует всю искусственность позиции семантического позитивизма, замыкает сферу своих поисков только «внутренними» вопросами. Размышляя над причинами ошибочности такой позиции, он приходит к выводу, что принципиально неправильной является свойственная традиционной философии постановка вопроса, с которым она обращалась к реальности. Несмотря на тот или иной предмет, философ говорил: «Что представляет собой данный предмет на самом деле?», «Существует ли он в действительности вообще?» И т. п.
Такой недостаток свойственен и неопозитивизму в его логической и семантической формах: ведь представители обоих вариантов неопозитивизма искали какую-то «настоящую» реальность за пределами того существующего положения вещей, с «прояснения» или «очистки» которого они обычно начинали свой анализ. Свойственный названным вариантам неопозитивизма подход и приводит, по мнению Витгенштейна, к тому, что «мы оказываемся на скользкой поверхности льда, где нет никакой трения и условия в определенном смысле идеальны, но именно поэтому мы не можем двигаться. Мы хотим ходить, но для этого необходимо трения. Назад на грубый почву».
Такой ход позволяет Витгенштейну сохранить основную характеристику, данную в «Логико-философском трактате», — философия не теория, а деятельность. Но теперь эта деятельность приобретает характер своеобразной «терапии» языка. Если раньше «метафизичность» (научная неосмысленность высказываний) усматривалась в «отклонении» от некоего «вечного» совпадения с тем или иным «атомарным фактом», то теперь «метафизичностью» Витгеншгейн называет отклонение от «повседневного употребления языка», от «естественных» правил «языковой игры». Поэтому в случае применения философами таких слов, как «познание», «бытие», «объект», «я» и т.п., необходимо прежде всего установить, используются они при этом точно так же, как в той «языковой игре», в которой были сначала использованы.
Философия, считает Витгенштейн, призвана показать те глупости и «травмы», которые получает ум, стремясь «разбить границы языка». И если мы достигаем такой ясности, выявление и устранение ерунды и «травмы», «это просто означает, что философские проблемы полностью исчезают». Поэтому «мы не можем выдвигать никаких теорий … Мы должны покончить со всевозможными объяснениями — только описание должно занять их место. А это описание получает свою разъяснительную силу, то есть свою цель, от философских проблем. Эти проблемы, конечно, не эмпирические, они решаются быстрее через наблюдение за деятельностью языка и распознавания этой деятельности вопреки искушению неправильно ее истолковать. Эти проблемы решаются не путем получения новой информации, а через упорядочение того, что нам уже известно». Философия только «лечит» язык, но ни в коем случае не формулирует те или иные положения. Последние в любом случае будут «метафизическими», поскольку обязательно толковать реальность в соответствии с тем, какой она должна быть, а не на самом деле. Отсюда окончательный вывод, который отчетливо показывает принципиально позитивистский характер «лингвистической философии» Л. Витгенштейна.
Как видим, в «Философских исследованиях» Витгенштейн отказывается от идеи изоморфности (поэлементного соответствия) структуры языка структуре опыта. Зато формулируется теория «языковых игр» — коммуникативной деятельности, в процессе которой создается значение терминов и выражений, значение становится функцией не изоморфного отображения объектов, а функцией деятельности языка, его употребления. Мышление переориентируется с поисков общего и сущностного на поиск различий. Соответственно характерным для «Философских исследований» становится плюрализм методов — здесь не существует жестко фиксированных процедур и подходов; подобно Фейерабенду (принцип «методологического анархизма») используются любые методы и подходы, эффективные в конкретном случае. Таким образом и витгенштейновская версия неопозитивизма (как и Фейерабендовская) становится на путь преодоления модернистских способов философствования в направлении постмодерна. В этом пункте направление эволюции неопозитивистской мысли сближается с ходом другого философского направления, формируется в 70-е годы XIX в., — прагматизма.